– Сумеем заставить «Манту» уничтожить свой носитель? – запрашивает Бортник.
– Пробуем, – поясняет Титов. – Однако мы не можем конкурировать с «главным охотником», если он посчитает нужным перевести «Манту» на «ручное», то есть гидро-телеуправление людьми из своего экипажа».
И снова в пространстве вокруг Тимура Дмитриевича Бортника происходят трансформации в измерении времени – секунды ожидания запросто дуются в маленькие вечности.
«Командир, ничего не выходит. Предлагаю изменение плана. „Манта“ все еще в неподвижном состоянии. Можно попробовать пустить по ней торпеду и одновременно запретить делать маневр-уклонение. Решение?»
– Действуйте, Прохор Мстиславович! – распоряжается командир атомохода и одновременно по другим цепям управления выдает команду на применение оружия.
Поскольку ракето-торпеды – очень скоростные штуки, то уже спустя сорок девять маленьких вечностей все у пультов ведают результат: через двадцать четыре секунды после пуска «Манта-D» поражена.
«Индира Ганди» начинает маневрирование с уходом в глубину.
Морское боевое соединение – это все-таки не город. И здесь не экспериментальный атолл Бикини, где приговоренная корабельная рухлядь составлена по ранжиру и никуда не движется. И подрывают не мегатонну. Да и метят наугад. И тем не менее сто пятьдесят килотонн – это все-таки семь с половиной Хиросим, так что эффект имеется. Попадание в связи с прикидочным прицелом наудачу не прямиком в авианосец. И в эпицентр не угодил никакой другой корабль, даже завалящий эсминец. И все-таки считаем урон.
В ордере не древние сверхтяжелые и давно переплавленные линкоры с чудовищной броней. Здесь не зализанность корпусов, которые ударная волна способна обойти вскользь. Здесь легкие сплавы, предназначенные поглощать радиоизлучение. Некоторые способны даже гореть. И четкая угластая лихость технологии «стелс». Той, что переотражает волны СВЧ в других направлениях. Все эти выкрутасы не рассчитаны на прямое сопротивление сминающей преграды силе. Пассивный оборонный потенциал гораздо ниже, чем у танка. Эти технологии должны защищать активные методы перехвата противника на дальних рубежах. Сейчас они подвели.
И пусть от «Тома Клэнси» до гипоцентра почти километр, изгибаются, корежатся немногочисленные, но все же вынужденные иметь место в реальности корабельные настройки; мнутся заостренные углы палуб; выдуваются прочь особо крупные антенные фазированные решетки. Но авианосец не перевернут. (По секрету! Он сделан с таким запасом прочности, что даже если бы рвануло в пятистах метрах, он бы и то не опрокинулся, хотя бока оплавились бы однозначно.) Сейчас на палубе и в настройках убито несколько десятков человек. Сущая мелочь, если брать в расчет только такой параметр, как арифметика. Высокая автоматизация вносит лепту в безопасность. Теперь не надо бегать, проверяя крепления катапульты к истребителю. Разумеется, есть убитые и на других кораблях. Заброшено неизвестно в какие дали несколько самолетов и вертолетов. Естественно, с экипажами. Полыхнул в небе один заправщик.
Для общего боевого потенциала важно даже не это. Все корабли в радиусе трех километров из-за выгорания специальной краски, из-за погнутости углов, а также нарушения гладкости покрытий более не могут относиться к построенным по технологии «стелс». В эти времена весьма важная характеристика. По зашоренным директивами взглядам некоторых членов командования, даже наиважнейшая. Исходя из такой крайности, корабли уже небоеспособны и нуждаются в срочном ремонте. Но кроме этой, во многом напускной неурядицы, есть действительные проблемы.
Из-за близости подрыва почти все корабли ордера в зоне радиоактивного заражения.
И молчаливый сигнал-предупреждение компьютерного века: «В воде активный локатор!»
Что это значит? Для тех, кто соображает в современной подводной войне, очень и очень многое. Это значит, что, возможно, «Индиру Ганди» уже засекли. Засекли, но не слишком уверены. И потому рубят воду активным, выдавая свои намерения.
«Луч на нас?»
«Нет». А может, в действительности только «Пока нет». А ведь это разные вещи.
И, значит, еще есть шанс, ибо уже где-то здесь, по крайней мере в границах зоны поражения ракето-торпед, вожделенный штатовский авианосец. Тот, что никогда не увидеть им в перископном мониторе: ни в жизнь не подпустят корабли охранения на такую дальность. И следовательно, только на картинках, в красивых рекламных роликах, отснятых Пентагоном для ненавязчивой отчетности Капитолию за девять с лишком миллиардов новых долларов. И даже если вдруг как-то утопят, то и тогда не увидеть апогея – его становления на попа, ибо это уже компромат тому же Капитолию и выход из тени тех, кто когда-то голосовал за экономию ресурсов.
Потом новая серия докладов:
«В воде торпеда. Дальность примерно тридцать километров. Сброшена с воздуха».
И, значит, где-то в небе носители торпед, а мы их ни черта не видим, не чувствуем, размышляет командир атомохода. И предупреждая его запрос – снова оттуда, с ушей и глаз лодки – кабины акустиков:
«Еще одна торпеда. Скоростная. Дальность – тридцать пять. Идет перпендикулярно нашему курсу. Направление – от нас!»
И, значит, удаляется. Из чего следует, что не по нам, мыслит Бортник. Неужели по кому-то из тех, с кем мы идем в одной, плохо скрепленной связке?
А от акустиков, из их напичканного электроникой отсека следует новый пакет данных. Там, в шестидесяти милях, шум винтов. Мигом определен тип, ибо кто-то дает полный ход, а такое нельзя не услышать даже гораздо более примитивной аппаратурой. И теперь знаем, кто дает «полный». Старая дизель-электрическая боевая машина типа «Варшавянки». «Хорошая ты вещь, но прошли, давно прошли твои времена», – думает Бортник, холодея. Он хочет зажмуриться, ибо неумолимый и бесчувственный монитор рубит и рубит в экран новые данные. О том, кто да что, когда и как. Не понимает он человека, у которого за спиной опыт училища и смутные, запыленные, но, оказывается, незабытые лица друзей-курсантов. И страшно увидеть сейчас название этой полностью и досконально опознанной лодки, и возможно восстановить в памяти случайные сведения о том, кто на сегодня является там командиром или первым помощником. Но проносит, хотя опознание имеется. Изначальное имя «Шейх Акбар-Али», потому как первоначально построена по заказу ВСА (Восточной Саудовской Аравии). Дальнейшее прошлое смутно, ибо много-много раз осуществлена перепродажа. Кому принадлежит сейчас – неизвестно.